Витаутас Петкявичюс - Приключения Желудя [иллюстрации]
А Горох всё удалялся и удалялся. И когда в траве скрылся даже его торчащий вихор, сын Дуба не выдержал и закричал:
— От-дох-нём!
— Нельзя, уже светает! — ответил Горошек и припустился ещё пуще.
Но как ни спешили друзья, небо на востоке всё светлело и светлело. Первые лучи солнца золотили плывущие по небосводу облачка и медленно опускались на землю.
Вдруг вверху какая-то птица захлопала крыльями и так громко защебетала, что Горох от испуга семь раз перевернулся через голову и покатился в траву. Птиц он боялся смертельно.
Споткнувшись о него, растянулся и Жёлудь.
— Делай что хочешь, только не клюй! — обхватив руками голову, вертелся Горох.
— Я… не… птица… — не в силах отдышаться, проговорил Жёлудь. — Не бойся…
Солнце, глянув краешком глаза на землю, не выдержало и улыбнулось. В чистом поле, сунув голову под листок, лежал храбрый Горох, не побоявшийся забраться в спальню Шишака, и дрожал от страха перед маленьким, щебечущим в поднебесье Жаворонком. Рядом с Горохом, не дыша, валялся другой смельчак Жёлудь, который не раз похвалялся, что ему ничего не стоит обскакать весь мир на одной ножке.
— Что ты дрожишь? — спросил он наконец.
— Тебе хорошо прятаться, ты продолговатый. А я — хоть стой, хоть падай отовсюду виден.
— Эта птица не опасна, она поёт гимн Солнцу, — успокаивал приятеля Жёлудь.
— А когда споёт и вздумает поесть?
— Она же видит, что мы с тобой мирные путники!
— А если забудет натощак? Слышишь, как она орёт? Пугает.
— Неправда, она радуется. На птичьем языке её песня означает вот что:
Чир-вир-вир,
Весной холодной
Деток вывела голодных,
Голобрюхих,
Голобрюхих,
На обочину…
Чир-вир-виру,
Летом в поле
Будет корму
Всем нам вволю
Только клюй-глотай,
Только клюй-глотай
Сколько хочется!..
— Если и детей ещё созовёт, тогда нам совсем конец, — продолжал трястись Горох.
— Раз уж ты такой трус, можешь возвращаться к Шишаку. У него в саду молочные реки текут, а он столько дней жаждой меня морил, каплю воды жалея.
— Не тебя одного, — вздохнул Горошек. — Я самого льва не испугаюсь, а птичку, пускай даже малюсенькую, боюсь до смерти. Что же будет в лесу?
— Не печалься, я сын леса: мне деревья не страшны! Встаём! — подбадривал Жёлудь друга.
— Встаём, — еле-еле пошевелил ногами Бегунок. — Мой отец тоже на пруте рос. Деревьев-то и я не боюсь. Гораздо страшнее те, которые сидят на них.
Хоть Горох и подбадривал себя, однако с каждым шагом всё больше отставал от товарища и поминутно оглядывался. А на опушке, услыхав гомон множества птиц, он побледнел и тихонько попросил:
— Может, ещё отдохнём?
— С удовольствием, — ответил Жёлудь, — Сядем, и я тебе расскажу, как однажды самого Ворона одолел. Знаешь, братец, я бы и с Орлом сразился, если б он не боялся меня.
Горошек хотел одёрнуть товарища, чтобы тот не слишком-то хвастался, но вдруг, откуда ни возьмись, на землю спрыгнул страшный зверь, схватил Жёлудя за шиворот и унёс на дерево.
— На помощь! — едва успел крикнуть Жёлудь и вместе со зверем исчез в дупле.
Как ни трусил Горох, как ни тряслись у него поджилки и как ни стучали зубы, однако бежать он не собирался. Надо было выручать друга, попавшего в беду.
Бегунок спрятался за листом и стал осторожно осматриваться. Страшный длиннохвостый зверь снова высунулся из дупла и куда-то ускакал. Это была Белка, но Горох не знал этого: он ведь никогда не видел белок. Через некоторое время чудовище снова вернулось в дупло, неся что-то в зубах.
«То, что она такая страшная и большая, — ещё полбеды, но как я доберусь до её дупла?» — размышлял Горошек, подыскивая себе оружие.
Наконец он схватил острую сосновую иглу и отправился на выручку друга.
Ни пощупать, ни понюхать
Обойдя несколько раз вокруг огромного дерева, на котором прятался зверь, Бегунок не заметил ничего подозрительного; он только очень устал и присел отдохнуть на какой-то коричневый бугорок. Но до чего же он испугался, почувствовав, что бугорок шевелится и медленно подымает его кверху! Горох мигом соскочил и приготовился к защите, однако никто на него не нападал.
Мох раздвинулся, и Бегунок увидел, что коричневый холмик превратился в коричневую шляпку. Немного погодя высунулось и стройное туловище владельца этой шляпки.
— Здравствуй, — осторожно протянул ему руку Бегунок. — Мы с тобой не знакомы…
— Я — Сморчок. Фи, как здесь холодно! Пока они здоровались, Сморчок вырос уже вровень с Горохом.
— Как ты поживаешь? — продолжал беседовать с незнакомцем Горох.
— Чуть жив. Под мхом едва не задохнулся, а здесь, видно, от холода ноги протяну, — жаловался неженка, вырастая выше Гороха. — Ещё и шляпку кто-то набекрень свернул.
— Моего друга страшный зверь похитил, и то я не хнычу, сражаться собираюсь. Потерпи и ты.
— Не могу терпеть!
— Не будь таким хлюпиком. Сделай зарядку, согреешься, и дрожь пройдёт.
— Боюсь, что вспотею, а потом ветерок подует, и будет насморк. Я ужасно боюсь насморка.
За то время, что они разговаривали, Сморчок ещё подрос. Это заметил даже Боровик, всех грибов полковник. Он приоткрыл глаза, хмыкнул себе в усы и буркнул:
— В боровики, видать, метит!
Разбуженные полковничьим басом, вокруг Сморчка сбились в кучу сыроежки, опята, рыжики, маслята и прочие малые грибки. Оттеснив Гороха в сторону, они взялись за руки и закружились в хороводе с криками:
— Да здравствует самый боровичный Сморчок!
— Ура Полуторасморчку!
— Сморчок сегодня — это Боровик завтра!
От таких похвал неженка и вовсе размяк.
— Мог бы и ещё расти, но… — Полковник закрыл глаза и уснул.
— Может, может, как не может! — в один голос отозвались малые грибки и бросились тащить Сморчка за уши.
— Не устою! — отбивался тот.
— Мы своими плечами поддержим! — не давали ему раскрыть рот рыжики.
— У меня голова закружится, — бормотал бедняга.
— Держись зубами за воротник! — советовали сыроежки.
— Не удержусь! — хныкал тонконожка.
— Мы тебе поможем! — подбадривали опята. Сморчок рос как на дрожжах. Рыжики, сыроежки, опята, маслята и прочие мелкие грибки уже не могли дотянуться до его ушей, однако они взбирались друг на друга и тащили изо всех сил. Сморчок становился всё больше. Скоро малые грибки не только до ушей, но и до коленок Сморчка не могли достать, однако по-прежнему кричали:
— Расти, тянись, мы тебе поможем! Горох протолкался сквозь толпу и обратился к Сморчку:
— Ну и вытянулся ты, братец! Может, и меня теперь подсадишь на ветку дерева?
— Не подсажу, боюсь напрягаться.
— Ведь ты уже в сто раз больше меня!
— Потому и не могу: того и гляди, ножка сломается.
Гороху было очень обидно, но он не позволял себе злиться: его приятеля каждую минуту мог проглотить страшный зверь. Поэтому Бегунок упрашивал, а Сморчок хныкал, извивался и не хотел отрываться от тёплого мшистого ложа. Однако, даже не двигаясь, этот долговязый неженка рос на глазах: что ни слово — то вершок, ещё слово — два вершка; он раздувался, ширился, всё заслоняя своей тенью. Горох даже присел от удивления: каким великаном может вырасти Сморчок за один день!
— Послушай, чудак, ты уже в тысячу раз больше меня. Тебе ничего не стоит меня поднять. Тебе достаточно шевельнуть пальцем, и я спасу жизнь другу.
— Не могу, я сам едва удерживаю свою шляпку. Сил нету.
— Ты такой большой!
— Поэтому и большой, что мне все помогают, а я никому.
— Ах, чтоб тебя подняло и шлёпнуло! — плюнул Горох и побежал искать помощи в другом месте.
— Мы поможем ему! — кричали вдогонку малые грибки.
Между двух ёлочек, оседлав нос большущими очками, вязал сети Паук.
— Слушай, вязальщик, не поможешь ли ты мне в беде? — спросил Бегунок.Только я очень тороплюсь.
— Если ты не муха — пожалуйста, — ответил горбун.
— Я — Горох. А в беду попал мой друг Жёлудь. Его схватил такой рыжий пучеглазый зверь.
— Этот зверь живёт в дупле?
— В дупле.
— И карабкается по деревьям?
— Да.
— Нет, не помогу.
— Почему?
— Потому что я тоже по деревьям карабкаюсь.
От этих слов у Горошка даже в глазах потемнело. Он уже не знал, как просить, как умолять этого бездушного отшельника, вяжущего свои коварные сети. По зелёным щекам Горошка скатилось несколько слезинок.
— Чего ты плачешь? — удивился Паук.
— Ведь товарищ погибает, — пожаловался Горох.
— Товарищ — это ещё не ты.
— Всё равно я должен ему помочь.
— Если очень хочешь знать, то я тебе скажу: твой товарищ попал в лапы Белки.
— Может, и Белки, но всё равно его надо спасать.
— Не обязательно. — Паук покачал головой. — До зимы с ним ничего не случится.
